Разговор со скучающим патологоанатомом (не интервью!!!) на страницах "Беларусь сегодня"
http://padolski.livejournal.com/31025.h
padolski
26 сентября, 19:23
http://www.pleska.info/novosti/razg
http://www.sb.by/area/authorslist/autho
http://www.sb.by/blog/153394/
Разговор с патологоанатомом о жизни
Среди моих одноклассников несколько человек связаны с медициной. Есть хирург-онколог, есть врач скорой помощи. Но есть человек редкой и для обывателя страшно звучащей медицинской специализации – патологоанатом, Андрей Подольский. Который, кстати, всегда был жизнелюбом. «Наша работа – вовсе не одни только трупы», – как-то сказал он мне. Поэтому мы с ним разговариваем о жизни. И о профессии, конечно, тоже.
Итак, знакомьтесь: Андрей Подольский, 42 года, врач-патологоанатом Гомельского областного клинического патологоанатомического бюро, стаж практики – 15 лет.
- Насколько мне помнится, когда мы учились в школе, стать патологоанатомом ты не мечтал. Хотя твоя мама была врачом и прекрасным диагностом. Ты писал стихи (у меня некоторые сохранились) и, казалось, был романтиком.
- Романтиком?.. Как все пацаны моего времени, я хотел стать космонавтом, лётчиком, разведчиком. Уже повзрослев – лесником. Некоторая доля романтики в этих профессиях, конечно, есть. Но после школы поступил в медучилище, потом в медицинский институт. Долго работал на «скорой помощи».
- «Патологоанатом» для нас – и простых, и смертных – звучит устрашающе. Сразу же представляются циничные люди в белых халатах, ежедневно вскрывающие трупы и изымающие органы. Но ты как-то обмолвился, что это не самая значительная часть твоей работы. Так чем же на самом деле занимаются патологоанатомы и сколько раз в неделю практикующий патологоанатом видит труп?
- Давай я сразу скажу, что «болезнь» – это очень конкретное понятие, и для каждой болезни характерен свой комплекс изменений во внутренних органах. Наука «Патологическая анатомия» и врачи, посвятившие свою деятельность этой науке, занимаются изучением прижизненных и посмертных изменений органов. Прижизненное исследование – это исследование всего (Андрей это особо подчеркивает) материала, удалённого при операционном вмешательстве. Посмертные изменения изучаются при аутопсии (это научное название вскрытия – И.П.) умерших в стационарах – если смерть не насильственная. Насильственными смертями занимаются судебные медики. Для любого вскрытия нужны показания. Инициатором вскрытия является не патологоанатом, а администрация медицинского учреждения, в котором лечился или наблюдался больной, это нужно для уточнения причины смерти, сличения заключительного клинического диагноза с диагнозом, который сформулирует патологоанатом после вскрытия. В последнее время поток вскрытий немного снизился. За неделю в нашем отделении может быть от одного до четырёх-пяти вскрытий.
- Не много. Нам, простым обывателям, кажется, что все поставлено на поток: «разобрал» одного – сразу берешься за следующего.
- Очередной стереотип. Но не стоит думать, что если нет вскрытия, то мы сидим без работы. Вот прямо сейчас ждет моей оценки материал от 40 живых людей – микроскопическая (в самом прямом смысле) работа. Нагрузка огромная – как по объёму работы (к примеру, за год, занимаясь только одними биопсиями, врач, работающий на ставку, должен просмотреть 4000 биопсий, а я к середине августа просмотрел уже более 8 тысяч), так и в смысле ответственности.
- Ответственности?
- Поясню. Огромное количество болезней перед назначением лечения (иногда весьма агрессивного, как в случае с онкологией) требует «материального» подтверждения наличия болезни.
- Как-то мудрено звучит…
- Это означает, что патологоанатом должен подтвердить наличие изменений в тканях органа. Изменений, характерных для этого заболевания, именно поэтому мы делаем биопсии, берем на исследование кусочки различных органов – от слизистой желудка до содержимого полости матки при маточных кровотечениях. Кроме того, весь материал, удалённый при операционных вмешательствах, проходит через нас, это я уже говорил. Для чего? Например, удалённый при операции аппендикс под микроскопом может быть с характерными для воспаления изменениями – это значит, что операция выполнена по показаниям. А иногда изменения в нём могут «сказать»патологоанатому, что в брюшной полости есть другой источник воспаления, который может даже привести к смерти, если лечащий врач вовремя не обратит на это внимания. В том же аппендиксе могут оказаться злокачественные опухоли (они определяются только под микроскопом), а это уже требует другого лечения, без которого опухоль может распространиться на соседние ткани.
У патологоанатома есть свой «экстрим» – это когда мы работаем с материалом, требующим уточнения диагноза прямо по ходу операции. Если «плановый» материал изготавливается в удобном виде в течение 3-6 дней, то в случае работы во время операции мы должны рассмотреть материал в течение 20-25 минут с момента доставки. Больной в это время находится на операционном столе и от ответа патологоанатома зависит дальнейший ход операции. Ответственность колоссальная. В этой ситуации фразочку «казнить нельзя помиловать» вспоминаешь частенько.
- И пример приведешь?
- Ну хотя бы такой. Идет операция по удалению диагностированной во время УЗИ кисты яичника молодой нерожавшей женщине. Во время операции гинеколог видит, что киста заполнена не жидкостью, как это должно быть, а какими-то слизеобразными ветвящимися структурами. Так может выглядеть как доброкачественное, так и злокачественное новообразование, но закавыка в том, что тактика операции при них совершенно разная! Оперирующий врач вырезает подозрительный кусочек и срочно отсылает к нам на исследование. Цена ошибки исключительно высока. Потому что если мы ставим диагноз «злокачественное новообразование», будут удалены матка, придатки, часть брюшины, лимфоузлы. После этого срезы удаленных органов в любом случае пойдут в «плановую» работу. И вот представь, что, работая без спешки, мы обнаруживаем, что опухоль-то была доброкачественной! Это ведь означает, что можно было ограничиться удалением одних только придатков. Или наоборот – в «плановом» материале устанавливается диагноз злокачественного новообразования. Нужно проводить повторную операцию со всеми ее рисками. Теперь ты понимаешь, почему адреналин во время таких операционных биопсий «зашкаливает»?
- Теперь понимаю. А вот эта твоя работа, с высоким уровнем адреналина и пониманием ответственности за ошибку, она влияет на психику?
- На психику любая работа накладывает свой отпечаток. Разве ты по себе этого не знаешь? У патологоанатомов (рискну ответить за всех) это выражается в том, что бытовой интерес к теме смерти, характерный в той или иной степени для всех людей, удовлетворён. Могу сказать, что в толпе зевак, наблюдающих за похоронной процессией, стопроцентно не найдешь патологоанатома. Не будет патологоанатомов и среди толпы, наблюдающей за извлечением исковерканных тел из груды металла при аварии. Мы искренне любим жизнь. А как иначе? Это наша защитная реакция. Как без этого, когда за один рабочий день ты можешь поставить 4-5 диагнозов «онкология»? Мы понимаем, что жить надо «во всю». Потому что смерть – это не какое-то иллюзорное понятие, она – тут, ходит рядом с нами. А потому ценить жизнь нужно не вообще, а сейчас, здесь и конкретно!
Не люблю разного рода передач с криминальной тематикой, особенно с кровавыми подробностями. Насколько знаю из общения с коллегами, это у нас общее. Потихоньку свыкся со вскрытиями ровесников. До сих пор стараюсь не иметь отношения к детским вскрытиям.
- А зачем вообще нужны вскрытия людей, умерших естественной смертью?
- «Естественность» всегда относительна. Конечно, смерть в принципе естественна – как и рождение. Но в реальной жизни не всё так просто. Смерть из-за «изношенности» организма сейчас так же редка, как и тараканы в доме. Основной пик смертности на постсоветском пространстве – у женщин в 70-85 лет, у мужчин – в 50-65 лет. И это при том, что организм человеческий запрограммирован на более длительный срок существования.
Некоторые болезни, которые мы выявляем при вскрытии, будь они обнаружены раньше и будь назначено правильное лечение, вполне могли быть вылечены. По итогам вскрытия, даже если причины смерти, указанная клиницистом и патологоанатомом совпали, проводится учёба. Расхождение же диагнозов (например, когда при вскрытии выявляется другой патологический процесс, который привел к смерти) приводит к серьёзному разбирательству, иногда с привлечением научно-профессорского состава – это, конечно, даёт свои плоды в учебном плане.
Но, если честно, лечащий врач всегда заинтересован в том, чтобы умершего больного администрация отдала без вскрытия. В этом случае его уверенность по поводу своих способностей сильно укрепляется. И таких врачей «без тени сомнения» периодически надо осаживать. Именно этим патологоанатом занимается каждый день – показывает, что действие (бездействие) врача привело к такому вот результату. Между прочим, по статистике, среднеевропейский процент расхождения диагнозов достигает 40-50%, и, поверьте, наши регион – не исключение. Вот и думайте после этого – нужны ли вскрытия? Что нужнее больному – самоуспокоенность и самомнение лечащего врача или постоянное совершенствование его профессиональных навыков?
- Лично я предпочла бы не успокоенного врача. В связи с этим естественный вопрос: а как другие врачи относятся к патологоанатомам? Ты ведь в некотором роде для них – контроль, окончательный диагноз? А контролеров всегда недолюбливают…
- Врачи, которые знают суть работы патологоанатома (хирурги, гинекологи, эндоскописты, реаниматоры и другие), относятся к нам с должным уважением. Те, чья деятельность далека от постановки диагноза (часть врачей терапевтического профиля в поликлиниках и санаториях) считают нас «тупыми трупорезами». Впрочем, как и обыватели. Но это, прежде всего, говорит об уровне профессионального и общего развития самого врача.
- Существует ли какая-либо опасность при вскрытии трупа для патологоанатома?
- Конечно. Хотя трупный яд, от которого умер гражданин Базаров в «Отцах и детях» Тургенева, в эру антибиотиков – просто детская страшилка. Однако на смену ему пришел, например, туберкулёз, которым часто заболевают патологоанатомы и другой медицинский персонал моргов. Смертельную опасность представляют разного вида вирусные гепатиты и СПИД.
- И напоследок вопрос личный, почти интимный, который я не рискнула бы задать, не будь мы знакомы столько лет. Ты веришь в Бога?
- Интимный, говоришь? Ничего интимного на самом деле, обычный для нашего времени и нашей профессии вопрос. Среди знакомых патологоанатомов есть люди верующие, которые каждый раз крестятся при входе в помещение, где находятся умершие. Что же до меня – не крещён и не обрезан. Я агностик. В поиске себя. Особенно критически отношусь к различным случаям «чудодейственного» излечения от тяжёлых заболеваний. Большую часть (10 % всё-таки хочется оставить на наличие чуда в нашей жизни) «внезапно» излеченных онкологических заболеваний считаю следствием отсутствия биопсийного подтверждения диагноза или ошибкой патологоанатома, на основании которого был выставлен диагноз.
Вот такой он, современный патологоанатом Андрей Подольский – он не боится косых взглядов обывателей и коллег по цеху, он весь – в поиске истины. И я желаю ему успеха в его поисках. Потому что от таких неуспокоенных врачей, как он, может зависеть и моя жизнь тоже.
Автор публикации: Инесса ПЛЕСКАЧЕВСКАЯ
Дата публикации: 17:45:23 26.09.2013
Ок
Journal information